27/09/2020 11:58 Литература Истории
Стимулы для возчиков оказались действительно привлекательными: хороший заработок, предоставление земельных участков для личного пользования, освобождение от налогов и рекрутского набора, возможность приобретать по заготовительной цене порох и свинец, и некоторые другие льготы. По России и Малороссии был озвучен указ императрицы Елизаветы Петровны от 16 февраля 1747 года с призывом «явиться в Саратов» для заключения договоров.
Подобного добровольного массового переселения людей на большие расстояния в России ещё не было. В Сенате нашлись скептики, но авторитет императрицы и её малороссийского фаворита Алексея Разумовского всех превратил в оптимистов.
Прежде всего отозвались украинские чумаки, для которых делом жизни была перевозка грузов, в том числе, соли. Также были «организованы» волжские возчики, которые нередко работали контрабандно. Позже к перевозке соли были привлечены и кочующие в районе Эльтона калмыки. Кстати, украинская администрация, а также помещики поначалу препятствовали отъезду чумаков на Волгу, хоть они и были свободными, то есть не крепостными. Пришлось вмешаться графу Александру Шувалову, возглавлявшему Тайную правительственную канцелярию. Его эмиссары так «простимулировали» местных украинских начальников, что серьёзных проблем больше не возникало.
Для сезонной работы на самом озере – ломка (добыча) соли – отозвались жители царицынских, саратовских и пензенских сёл. На Эльтон они приезжали «своим ходом» в конце апреля, а уезжали в октябре. Для них на озере был заново отстроен «городок» (прежний, заложенный ещё в 1705 году, пришёл в запустение). А возчикам соли было предложено селиться на луговой стороне Волги напротив Дмитриевска и напротив Саратова.
Привлекаемых для работы в «соляном комплексе» людей не донимали «дознаниями» об их прошлом, что тоже стало привлекательным стимулом, а для некоторых – удачной возможностью начать жизнь с чистого листа…
Чемодурову было предписано построить 10 специальных судов для доставки соли вверх по Волге (чем не волжская флотилия?), и уже с 1750 года соль стала переправляться по Волге во все прибрежные города, а со временем «флотилия» расширилась до 40 правительственных судов.
Продумал он и систему защиты от набегов калмыков и предупреждения контрабандного провоза соли: в частности на Эльтоне построили «крепостцу» для казаков и была разработана система так называемых билетов – разрешительных путевых документов (фактически накладных), которые выдавались главному в обозе и в котором указывалось число возчиков, работников при них и количество подвод. Внешними свидетельствами официального статуса обоза – его легальности – были эмблемы и флажки, которые выставлялись на длинных шестах впереди повозок.
Пришлось Чемодурову, как и Неплюеву в Оренбургском крае, с нуля организовать и постоянную почтовую связь между Москвой и Саратовом, которой прежде не было.
Для строительных работ было решено привлечь лично свободных и казённых крестьян Пензенского и Симбирского уездов. Как водится, чиновники не спешили выполнять эти распоряжения, и Чемодурову ничего не оставалось, как пригрозить им штрафом. Крепостные крестьяне, по-своему поняв указы, стали самовольно покидать своих помещиков, те всполошились. Пришлось давать разъяснение, что к работам могут быть привлечены только те люди, кто получил специальные паспорта.
Сенату оставалось только поддерживать все эти действия Чемодурова.
Трудности и неожиданности встречались постоянно. Например, возникли проблемы с казаками-охранниками: их не хватало, а малочисленные гарнизоны не хотели «делиться» людьми. Были проблемы и с доставкой стройматериалов, и с поиском пушек и ядер для эльтонской крепости, и с нехваткой якорей для строящихся судов. А поголовное пьянство и малограмотность чиновников и служащих Соляного Комиссарства! А коррупция! Борьба с этими бедами происходила беспрестанно, но без видимых результатов. Впрочем никому в России ещё не удавалось и не удаётся обуздать ту же коррупцию – ни Петру I, ни Сталину, ни Путину…
Николай Фёдорович взял себе в ближайшие помощники военных, рассчитывая на их офицерскую совесть и честь. Они в какой-то мере оправдали его доверие, но лишь на первых порах…
На организационные и строительные работы Чемодурову в начале 1747 года была выделена крупная сумма – 50 тысяч рублей, но и тут не обошлось без сюрпризов. Так как в Поволжье ощущался сильный недостаток в мелкой монете (Чемодуров предупредил об этом Сенат), то половина выделенной суммы состояла из денежек (медная монета в полкопейки) и полушек (медная монета в четверть копейки). В марте к этой сумме было прибавлено ещё 30 тысяч рублей из московских кабацких доходов. Общий вес всех денег составил около 5 тысяч пудов, то есть 80 тонн! (Бумажные деньги в России появились только в 1769 году.) Чтобы доставить их из Москвы в Саратов, потребовалось бы до 300 подвод, включая транспорт для конвойных. Но реально могло быть использовано всего от 10 до 33 ямских подвод без нарушения «правильности почтовых сообщений», а стоил бы перевоз 2670 руб. 79 с тремя четвертями копеек. Был предложен более дешёвый способ доставки денег – водным путём. С трудом, но было куплено два судна за 220 рублей.
Другая проблема: пересчитывание нескольких тысяч пудов медной мелкой монеты затягивалось, так как не хватало счётчиков. Кстати, счётчиками принципиально назначались раскольники (староверы) из-за «большей их добросовестности в денежных делах».
Лишь 21 мая 1747 года Чемодуров вместе со своим штатом сотрудников с упакованными в мешки деньгами, в сопровождении конвоя из солдат коломенского полка отправился по Волге в Саратов. По дороге осматривал в попутных городах пушки для своего ведомства (они большей частью были ни к чему не пригодны)…
В Саратов он прибыл только 2 августа, а 4 августа официально вступил в должность руководителя Соляного Комиссарства.
Опять же из староверов здесь было нанято 12 счётчиков для пересчёта выгружаемых из судов денег, которые складировались в «каменную палатку» с железными затворами, находившуюся под соборной колокольней.
Суда, на которых прибыла казна, решили продать с торгов, чтобы окупить доставку денег (вот это действительно государственный подход к делу!), но покупателей не нашлось. Тогда одно из них решили обустроить под паром – завозню – для переправы между Саратовом и луговыми складами на левом берегу.
5 августа Чемодуров самолично на «покровской» стороне выбрал место на Щуровой горе для строительства соляных магазинов, 16 и 18 августа состоялась их закладка под торжественные залпы семи корабельных пушек, а 28 августа он уже «доносил» в Сенат, что амбары перенесены из Саратова на луговую сторону, ров и вал вокруг них устроены. Между прочим, возведение амбаров на левом берегу – что у Саратова, что у Дмитриевска – сокращало расходы на перевалку соли через Волгу. Это была опять же рационализаторская идея Чемодурова, которую Сенат поддержал.
Строительство и напротив Саратова, и напротив Дмитриевска велось по детальному рисунку – плану, разработанному адмиралтейской коллегией. В частности, в предписании о сооружении амбаров говорилось: «…построить, поставя в землю из толстых брёвен столбы, в которых как снизу, так и сверху забирать по несколько брёвен, а в середине для поставки сделать решётки таким подобием, как в Санкт-Петербурге для дубовых лесов решетчатые амбары при Адмиралтействе построены, чтобы сквозь оные ветер проходил». Опять же по предписанию для защиты надо было установить рогатки – ограждение из продольного бруса с укреплёнными крест на крест жердями. Оказывается, советская практика мелочной опеки «сверху» имела давние корни, как и практика игнорирования части указаний – рогатки не были установлены.
Непосредственно строительством покровских амбаров и соляного городка на Эльтоне руководил близкий друг Чемодурова – унтер-офицер инженерного корпуса Пензенского гарнизонного полка Фёдор Менц (в некоторых документах – Менцов). Каждый амбар был в длину чуть больше 40 метров и в ширину 8,5 метра. Всего в Покровской слободе первоначально их было построено 16, а в конце XVIII века их уже стало 73 (в Саратове – 27), и они простояли до конца ХIХ века, то есть более 100 лет.
Около складов в построенных специально для них плетнёвых сараях-времянках стали селиться прибывавшие возчики соли. В первый же год в Покровской слободе поселилось несколько сотен чумаков-малороссов, а в Николаевской слободе их число превысило тысячу. Многие семьи сразу же начали строить себе постоянное жильё – хаты-мазанки.
Кстати, первый «официальный» обоз под началом Ивана Осипова со товарищи (266 возов) вернулся в Саратовский земляной городок с эльтонской солью 19 сентября.
Тут ещё возникли неожиданности, где их не ждали: никто из саратовского купечества не хотел служить на приёмке соли. Саратовский Магистрат выбрал из купечества восемь целовальников (должностное лицо; при вступлении в должность эти люди приносили присягу, целуя крест), но те попытались переложить обязанности на цеховых, то есть на ремесленников. Дошло до того, что в 1748 году бургомистр Саратовского Магистрата Пётр Трумпицков жестоко избил солдата, присланного к нему с бумагой от Чемодурова относительно присылки целовальников. Такая же ситуация складывалась и в Дмитриевске. Чемодурову пришлось разбирать и такие дела, причём опять же с привлечением Сената.
Вызывали вопросы в Сенате и предложенные Чемодуровым пути доставки соли с Эльтона. До Дмитриевска от озера он насчитал 120 вёрст, до Саратова – 221 версту, то есть почти в два раза больше. Чемодурову пришлось оправдываться перед Сенатом, что саратовцы его не «подкупили», и объяснять, что в данном случае надо считать не вёрсты, а учитывать другие факторы.
«Невыгодный» саратовский маршрут, конечно же, повышал себестоимость соли и добавлял дополнительных трудностей в её доставке, но Чемодуров учитывал сложившиеся традиции и мыслил на перспективу.
Вообще, соль в промышленных масштабах на Эльтоне добывалась с 1665 года, этим занимался московский купец Солодовников, который взял озеро в аренду у калмыцкого хана. Тогда соль на подводах доставлялась до деревни Камышинка (будущий Дмитриевск, а затем Камышин) и далее вверх по Волге (то есть против течения) на судах до Саратова. Для упрощения перевозки чуть позже была освоена сухопутная дорога до Саратова.
Существовал одно время ещё и третий соляной тракт до села Воскресенское (это 70 километров от Саратова выше по течению Волги). То есть эти пути доставки соли складывались «исторически» и вполне всех устраивали.
Во-первых, перевозка соли по нескольким раздельным путям предотвращала гибель волов в случае их массового заболевания. Во-вторых, учитывая огромное количество волов и лошадей и скудость степной растительности в жаркие летние месяцы, когда трава буквально выгорала, два пути обеспечивали тягловую силу кормом. В любом случае наличие альтернативного варианта укрепляет систему.
У Чемодурова были и другие аргументы. Регион между Волгой и Яиком оставался «диким». Использование протяжённого тракта – степного коридора шириной 40 вёрст, в пределах которого кочевники лишались права пасти свой скот и табуны, расширяло здесь «русское присутствие», решало геополитические задачи. Фактически традиционный путь калмыцких кочевий от ставки хана Аюки (находился на территории современного Энгельса) до священной горы Богдо мимо озера Эльтон изымался у кочевников. Кстати, сакральность этого пути в какой-то мере передалась покровским чумакам. Он представлялся им выходом в страну справедливости. Он заворожил их своим простором и вольностью. О нём слагали песни… Но это сначала. А потом он превратился в «быт», в «работу». И у Чемодурова Саратовский тракт вызывал смутные мечты, обещал какие-то надежды… И действительно, вдоль тракта стали возникать казачьи заставы, постоялые дворы, поселения малороссиян, а позже даже что-то вроде факторий, где с кочевниками осуществлялся товарно-денежный обмен. Край начал хоть и медленно, но реально цивилизовываться. Кстати, восточная граница Саратовского тракта, начиная от Гмелинки и до Эльтона, сейчас является границей между Россией и Казахстаном. Вполне возможно, что не будь тракта, граница проходила бы ближе к Волге. А в начале XX века почти вдоль тракта была построена железная дорога, идущая до Астрахани.
Продолжение следует.
Статья из "Новой газеты" ( г.Энгельс) А. Бурмистров.
Подобного добровольного массового переселения людей на большие расстояния в России ещё не было. В Сенате нашлись скептики, но авторитет императрицы и её малороссийского фаворита Алексея Разумовского всех превратил в оптимистов.
Прежде всего отозвались украинские чумаки, для которых делом жизни была перевозка грузов, в том числе, соли. Также были «организованы» волжские возчики, которые нередко работали контрабандно. Позже к перевозке соли были привлечены и кочующие в районе Эльтона калмыки. Кстати, украинская администрация, а также помещики поначалу препятствовали отъезду чумаков на Волгу, хоть они и были свободными, то есть не крепостными. Пришлось вмешаться графу Александру Шувалову, возглавлявшему Тайную правительственную канцелярию. Его эмиссары так «простимулировали» местных украинских начальников, что серьёзных проблем больше не возникало.
Для сезонной работы на самом озере – ломка (добыча) соли – отозвались жители царицынских, саратовских и пензенских сёл. На Эльтон они приезжали «своим ходом» в конце апреля, а уезжали в октябре. Для них на озере был заново отстроен «городок» (прежний, заложенный ещё в 1705 году, пришёл в запустение). А возчикам соли было предложено селиться на луговой стороне Волги напротив Дмитриевска и напротив Саратова.
Привлекаемых для работы в «соляном комплексе» людей не донимали «дознаниями» об их прошлом, что тоже стало привлекательным стимулом, а для некоторых – удачной возможностью начать жизнь с чистого листа…
Чемодурову было предписано построить 10 специальных судов для доставки соли вверх по Волге (чем не волжская флотилия?), и уже с 1750 года соль стала переправляться по Волге во все прибрежные города, а со временем «флотилия» расширилась до 40 правительственных судов.
Продумал он и систему защиты от набегов калмыков и предупреждения контрабандного провоза соли: в частности на Эльтоне построили «крепостцу» для казаков и была разработана система так называемых билетов – разрешительных путевых документов (фактически накладных), которые выдавались главному в обозе и в котором указывалось число возчиков, работников при них и количество подвод. Внешними свидетельствами официального статуса обоза – его легальности – были эмблемы и флажки, которые выставлялись на длинных шестах впереди повозок.
Пришлось Чемодурову, как и Неплюеву в Оренбургском крае, с нуля организовать и постоянную почтовую связь между Москвой и Саратовом, которой прежде не было.
Для строительных работ было решено привлечь лично свободных и казённых крестьян Пензенского и Симбирского уездов. Как водится, чиновники не спешили выполнять эти распоряжения, и Чемодурову ничего не оставалось, как пригрозить им штрафом. Крепостные крестьяне, по-своему поняв указы, стали самовольно покидать своих помещиков, те всполошились. Пришлось давать разъяснение, что к работам могут быть привлечены только те люди, кто получил специальные паспорта.
Сенату оставалось только поддерживать все эти действия Чемодурова.
Трудности и неожиданности встречались постоянно. Например, возникли проблемы с казаками-охранниками: их не хватало, а малочисленные гарнизоны не хотели «делиться» людьми. Были проблемы и с доставкой стройматериалов, и с поиском пушек и ядер для эльтонской крепости, и с нехваткой якорей для строящихся судов. А поголовное пьянство и малограмотность чиновников и служащих Соляного Комиссарства! А коррупция! Борьба с этими бедами происходила беспрестанно, но без видимых результатов. Впрочем никому в России ещё не удавалось и не удаётся обуздать ту же коррупцию – ни Петру I, ни Сталину, ни Путину…
Николай Фёдорович взял себе в ближайшие помощники военных, рассчитывая на их офицерскую совесть и честь. Они в какой-то мере оправдали его доверие, но лишь на первых порах…
На организационные и строительные работы Чемодурову в начале 1747 года была выделена крупная сумма – 50 тысяч рублей, но и тут не обошлось без сюрпризов. Так как в Поволжье ощущался сильный недостаток в мелкой монете (Чемодуров предупредил об этом Сенат), то половина выделенной суммы состояла из денежек (медная монета в полкопейки) и полушек (медная монета в четверть копейки). В марте к этой сумме было прибавлено ещё 30 тысяч рублей из московских кабацких доходов. Общий вес всех денег составил около 5 тысяч пудов, то есть 80 тонн! (Бумажные деньги в России появились только в 1769 году.) Чтобы доставить их из Москвы в Саратов, потребовалось бы до 300 подвод, включая транспорт для конвойных. Но реально могло быть использовано всего от 10 до 33 ямских подвод без нарушения «правильности почтовых сообщений», а стоил бы перевоз 2670 руб. 79 с тремя четвертями копеек. Был предложен более дешёвый способ доставки денег – водным путём. С трудом, но было куплено два судна за 220 рублей.
Другая проблема: пересчитывание нескольких тысяч пудов медной мелкой монеты затягивалось, так как не хватало счётчиков. Кстати, счётчиками принципиально назначались раскольники (староверы) из-за «большей их добросовестности в денежных делах».
Лишь 21 мая 1747 года Чемодуров вместе со своим штатом сотрудников с упакованными в мешки деньгами, в сопровождении конвоя из солдат коломенского полка отправился по Волге в Саратов. По дороге осматривал в попутных городах пушки для своего ведомства (они большей частью были ни к чему не пригодны)…
В Саратов он прибыл только 2 августа, а 4 августа официально вступил в должность руководителя Соляного Комиссарства.
Опять же из староверов здесь было нанято 12 счётчиков для пересчёта выгружаемых из судов денег, которые складировались в «каменную палатку» с железными затворами, находившуюся под соборной колокольней.
Суда, на которых прибыла казна, решили продать с торгов, чтобы окупить доставку денег (вот это действительно государственный подход к делу!), но покупателей не нашлось. Тогда одно из них решили обустроить под паром – завозню – для переправы между Саратовом и луговыми складами на левом берегу.
5 августа Чемодуров самолично на «покровской» стороне выбрал место на Щуровой горе для строительства соляных магазинов, 16 и 18 августа состоялась их закладка под торжественные залпы семи корабельных пушек, а 28 августа он уже «доносил» в Сенат, что амбары перенесены из Саратова на луговую сторону, ров и вал вокруг них устроены. Между прочим, возведение амбаров на левом берегу – что у Саратова, что у Дмитриевска – сокращало расходы на перевалку соли через Волгу. Это была опять же рационализаторская идея Чемодурова, которую Сенат поддержал.
Строительство и напротив Саратова, и напротив Дмитриевска велось по детальному рисунку – плану, разработанному адмиралтейской коллегией. В частности, в предписании о сооружении амбаров говорилось: «…построить, поставя в землю из толстых брёвен столбы, в которых как снизу, так и сверху забирать по несколько брёвен, а в середине для поставки сделать решётки таким подобием, как в Санкт-Петербурге для дубовых лесов решетчатые амбары при Адмиралтействе построены, чтобы сквозь оные ветер проходил». Опять же по предписанию для защиты надо было установить рогатки – ограждение из продольного бруса с укреплёнными крест на крест жердями. Оказывается, советская практика мелочной опеки «сверху» имела давние корни, как и практика игнорирования части указаний – рогатки не были установлены.
Непосредственно строительством покровских амбаров и соляного городка на Эльтоне руководил близкий друг Чемодурова – унтер-офицер инженерного корпуса Пензенского гарнизонного полка Фёдор Менц (в некоторых документах – Менцов). Каждый амбар был в длину чуть больше 40 метров и в ширину 8,5 метра. Всего в Покровской слободе первоначально их было построено 16, а в конце XVIII века их уже стало 73 (в Саратове – 27), и они простояли до конца ХIХ века, то есть более 100 лет.
Около складов в построенных специально для них плетнёвых сараях-времянках стали селиться прибывавшие возчики соли. В первый же год в Покровской слободе поселилось несколько сотен чумаков-малороссов, а в Николаевской слободе их число превысило тысячу. Многие семьи сразу же начали строить себе постоянное жильё – хаты-мазанки.
Кстати, первый «официальный» обоз под началом Ивана Осипова со товарищи (266 возов) вернулся в Саратовский земляной городок с эльтонской солью 19 сентября.
Тут ещё возникли неожиданности, где их не ждали: никто из саратовского купечества не хотел служить на приёмке соли. Саратовский Магистрат выбрал из купечества восемь целовальников (должностное лицо; при вступлении в должность эти люди приносили присягу, целуя крест), но те попытались переложить обязанности на цеховых, то есть на ремесленников. Дошло до того, что в 1748 году бургомистр Саратовского Магистрата Пётр Трумпицков жестоко избил солдата, присланного к нему с бумагой от Чемодурова относительно присылки целовальников. Такая же ситуация складывалась и в Дмитриевске. Чемодурову пришлось разбирать и такие дела, причём опять же с привлечением Сената.
Вызывали вопросы в Сенате и предложенные Чемодуровым пути доставки соли с Эльтона. До Дмитриевска от озера он насчитал 120 вёрст, до Саратова – 221 версту, то есть почти в два раза больше. Чемодурову пришлось оправдываться перед Сенатом, что саратовцы его не «подкупили», и объяснять, что в данном случае надо считать не вёрсты, а учитывать другие факторы.
«Невыгодный» саратовский маршрут, конечно же, повышал себестоимость соли и добавлял дополнительных трудностей в её доставке, но Чемодуров учитывал сложившиеся традиции и мыслил на перспективу.
Вообще, соль в промышленных масштабах на Эльтоне добывалась с 1665 года, этим занимался московский купец Солодовников, который взял озеро в аренду у калмыцкого хана. Тогда соль на подводах доставлялась до деревни Камышинка (будущий Дмитриевск, а затем Камышин) и далее вверх по Волге (то есть против течения) на судах до Саратова. Для упрощения перевозки чуть позже была освоена сухопутная дорога до Саратова.
Существовал одно время ещё и третий соляной тракт до села Воскресенское (это 70 километров от Саратова выше по течению Волги). То есть эти пути доставки соли складывались «исторически» и вполне всех устраивали.
Во-первых, перевозка соли по нескольким раздельным путям предотвращала гибель волов в случае их массового заболевания. Во-вторых, учитывая огромное количество волов и лошадей и скудость степной растительности в жаркие летние месяцы, когда трава буквально выгорала, два пути обеспечивали тягловую силу кормом. В любом случае наличие альтернативного варианта укрепляет систему.
У Чемодурова были и другие аргументы. Регион между Волгой и Яиком оставался «диким». Использование протяжённого тракта – степного коридора шириной 40 вёрст, в пределах которого кочевники лишались права пасти свой скот и табуны, расширяло здесь «русское присутствие», решало геополитические задачи. Фактически традиционный путь калмыцких кочевий от ставки хана Аюки (находился на территории современного Энгельса) до священной горы Богдо мимо озера Эльтон изымался у кочевников. Кстати, сакральность этого пути в какой-то мере передалась покровским чумакам. Он представлялся им выходом в страну справедливости. Он заворожил их своим простором и вольностью. О нём слагали песни… Но это сначала. А потом он превратился в «быт», в «работу». И у Чемодурова Саратовский тракт вызывал смутные мечты, обещал какие-то надежды… И действительно, вдоль тракта стали возникать казачьи заставы, постоялые дворы, поселения малороссиян, а позже даже что-то вроде факторий, где с кочевниками осуществлялся товарно-денежный обмен. Край начал хоть и медленно, но реально цивилизовываться. Кстати, восточная граница Саратовского тракта, начиная от Гмелинки и до Эльтона, сейчас является границей между Россией и Казахстаном. Вполне возможно, что не будь тракта, граница проходила бы ближе к Волге. А в начале XX века почти вдоль тракта была построена железная дорога, идущая до Астрахани.
Продолжение следует.
Статья из "Новой газеты" ( г.Энгельс) А. Бурмистров.
Рубрики: Литература Истории
«Волга Фото» Новости Фотографии / Фотографии / Эльтонский тракт II