25/08/2020 15:17 Литература Истории
Работа у меня такая – встречаться со знаменитостями, поскольку читающей публике интересна жизнь замечательных людей. За 44 года журналистская судьба сводила и с народными артистами, и с олимпийскими чемпионами, и с академиками, и с конструкторами космических кораблей, и с космонавтами, и с модными пустоцветами, и с настоящими поэтами, с революционерами и диссидентами, с разведчиками и со шпионами, с грешниками и с праведниками…
Мои дебюты выпали на советские годы, когда о многом не полагалось рассказывать в прессе. Одна из первых моих заметок «Встреча с тренером космонавтов», опубликованная в апреле 1974 года в энгельсской городской газете «Коммунист», как раз и повествовала о неизвестной знаменитости – инструкторе парашютной подготовки первого отряда покорителей Вселенной Михаиле Ильиче Максимове. Читаешь сейчас её и поражаешься пустоте: сказано лишь, что Максимов 13 апреля того года встречался с учениками школы № 4 г. Энгельса, рассказал, что он учил прыгать с парашютом двенадцать космонавтов из первого отряда космонавтов. Ни как проходила подготовка, ни, главное, где – заметка не сообщала. Да и как о том рассказать, если Энгельсская авиабаза для прессы не существовала, а о том, что именно с её аэродрома взлетал Ан-2 с будущими космонавтами на борту для отработки прыжков, Михаил Ильич не упомянул по причине всё той же секретности.
О том, что в апреле-мае 1960 года первый отряд космонавтов жил в нашей Лётке, лично я узнал лишь в 1990-х годах. Хотя интересовался историей космонавтики всегда, потому что родился в 15 километрах от места приземления Гагарина, а родители мои трудились на заводе «Сигнал», выпускавшем приборы для космических кораблей.
В ноябре 1981 года в Саратов приезжал Евгений Анатольевич Карпов (1921–1990), первый начальник Центра подготовки космонавтов. В народном музее Гагарина в Саратовском индустриально-педагогическом техникуме взял у него интервью. Присутствовавший при разговоре историк космонавтики Юрий Васильевич Зверев, автор первой книги о саратовских годах жизни Юрия Алексеевича Гагарина, сообщил мне телефон вдовы Юрия Сергеевича Быкова, уроженца Саратова, главного конструктора системы космической связи «Заря», донёсшей до нас знаменитое гагаринское «Поехали!». После встречи с Вероникой Александровной Быковой отважился я собирать материал для книги о конструкторе. От одного сослуживца к другому тянулась нить поиска, использовал каждую поездку в столицу (там находился НИИ радиосвязи, который возглавлял Быков), чтобы пополнить копилку сведений о жизни нашего замечательного земляка.
В сентябре 1987 года – о, удача! – послали меня на месячные курсы переподготовки в столицу. До обеда – занятия, а вторую половину дня спешил к тем, кто мог рассказать о Быкове. Ещё в апреле обещал встречу космонавт Макаров, но тогда его не отпустило чрезвычайное происшествие: космический корабль «Союз» не хотел состыковываться с орбитальной станцией «Салют» (потом Макаров сообщил удивительную причину неполадок: в стыковочный узел попал невесть откуда взявшийся… мешок!). Теперь же Олег Григорьевич на третье моё напоминание обрадовал: «Можете сегодня в половине шестого подъехать к ВДНХ?» «А как я узнаю вашу машину?» – «Мерседес» (назвал цвет, уж не помню какой. – В. В.), номер ноль-ноль двадцать семь». Я уже знал: автомобилям космонавтов присваивали номера в соответствии с их стартами: 00-01 – Гагарин, 00-02 – Титов, и так далее.
Едва я сел в «мерседес» рядом с Олегом Григорьевичем, он огорошил меня вопросом: «Вам электрическая лампочка не нужна?» «Н-нет, а что?» – «А мне нужна. Поедем в «Электротовары», по пути и побеседуем. Что, вас интересует Юрий Сергеевич Быков?».
Перед сменой власти наступил период всеобщего дефицита, вот космонавт и рыскал по Москве за копеечной мелочью. К магазину подъехали без пяти минут шесть. На крыльце путь нам заступила массивная продавщица: «Всё, мы закрываемся!» Олег Григорьевич в простеньком плаще, без двух звёзд героя на груди; мне стало обидно за него. «Давайте я попрошу нас пропустить…» – начал было предлагать ему путь к закрытому уже для посетителей прилавку, но он так выразительно посмотрел на меня: «Вы что, будете унижаться перед торговлей?», что я стушевался: «Нет, но…».
На моё счастье, в Медведково – неблизкий путь – «Электротовары» оказались на ремонте, мы поехали дальше, и всё время я расспрашивал моего собеседника и о Быкове, и о четырёх полётах в космос самого Макарова (о втором, неудачном, когда не сработала третья ступень и корабль не вышел на орбиту, свалившись в баллистический спуск, в прессе не сообщалось). Обещанные полчаса растянулись на полтора часа. (Вернувшись в Саратов, я написал очерк о детских годах космонавта: в первый класс он пошёл в военном 1942-м на станции Родничок близ Балашова.) На прощание попросил его дать автограф. «А зачем это?» – поморщился Олег Григорьевич, но, видимо, моё откровенное «Не знаю зачем, но напишите пару слов на память» убедило его, и он написал на фронтисписе книги «Старт завтра в 9…»: «Владимиру Вардугину с добрыми пожеланиями. О. Макаров. 04.09.87».
Эту книгу накануне подарил мне автор с дарственной надписью на титульном листе: «Владимиру Ильичу на память добрую в день встречи. 3 сентября 1987 г.». Олег Генрихович Ивановский, конструктор кабины космического корабля «Восток» (и многих других космических аппаратов), книгу воспоминаний о том, как наши учёные штурмовали Венеру, выпустил под псевдонимом А. Иванов. В своё время он дружил с Быковым и много чего интересного рассказал о нём.
Если бы не эта книга, запамятовал бы даты встреч с космонавтом и конструктором. Как забыл, в какой из сентябрьских дней повстречался с удивительным человеком, даже не подозревая, мимолётное общение с какой легендой подарила мне судьба. «В Горельник мы ездили с Борисом Евсеевичем Чертоком, – сообщила мне Вероника Александровна на мой вопрос, с кем бы ещё повидаться. – Он тоже конструктор, может, чем и поможет вам».
Мы присели на скамейку во дворе какого-то учреждения, запомнились какие-то неказистые одноэтажные строения чуть ли не барачного типа. Едва я представился, Борис Евсеевич встретил меня насмешливым: «А, так это вы журналист, который перепутал цвет глаз академика Семёнова?» Признаться, мне стало неловко, но в то же время удивился его осведомлённости. Только-только вышел свежий номер журнала «Наука и жизнь», в котором опубликовали запоздалую рецензию на мою книгу «Тайна огня». Пока был жив Николай Николаевич Семёнов, никого не волновали незначительные ошибки, а после его смерти развернулась борьба за вакантное директорское кресло института химической физики, один из претендентов и решил таким способом «набрать очки». В Подольске, где я жил, меня разыскала телеграмма Лидии Григорьевны Семёновой, вдовы учёного, она пригласила меня на беседу, подсказывая, как уладить досадную атаку «доброжелателей». Потом я поехал в редакцию журнала «Наука и жизнь», объяснялся там, как случилось, что я ошибся и с цветом глаз моего героя (написал: голубые, а они – карие; но это в молодости, когда же я беседовал с ним, глаза казались мне выцветшими), и с родственными связями героя книги: тётку по матери спутал с тётей по отцу. Сотрудник журнала не удовлетворился моими доводами, велел звонить Раде Никитичне Аджубей, заместителю главного редактора журнала. Поплакался и ей. С дочерью Никиты Сергеевича Хрущёва порешили так: Приволжское книжное издательство напишет ответ на публикацию, в коем заверит, что при втором издании книги огрехи устранят, на этом инцидент будет исчерпан. Всё так и произошло, за исключением главного: переиздания книги не последовало.
Впервые порог дома академика Семёнова (в истории химии его ставят в один ряд с Ломоносовым и Менделеевым) я переступил в июне 1983 года. Он рассказывал о своём детстве. Саратова, в котором родился, не помнил, поскольку увезли его в Вольск ещё младенцем. О Вольском же реальном училище вспоминал охотно. О науке разговора не получалось. Спросишь его: «А что это за кортик на стене?» «Да так, моряки подарили, я им одну работку делал», – уклончиво уходил от разъяснений собеседник.
Наш первый советский лауреат Нобелевской премии по химии награждён девятью орденами Ленина, большинство – за военные заказы. Уже потом я узнал, что Семёнов сыграл едва ли не решающую роль в ядерном проекте, хотя на мой вопрос, почему он не участвовал в разработке атомной бомбы, он ответил: «Мне стало ясно, в чём там дело, поэтому было уже не интересно».
Не помню, в первый ли день или на другой (посчастливилось не один день беседовать с гением) в квартире Семёновых на Фрунзенской набережной я встретился с коллегой из Агентства печати «Новости» Ильёй Михайловичем Сусловым – грузным инвалидом, с трудом передвигавшимся после перенесённого в детстве полиомиелита. Он расспросил меня, с какой целью я прибыл в столицу, в свою очередь пояснив: его агентство тоже готовит книгу об институте химической физики. Пригласил к себе в редакцию, там мы долго беседовали, Илья Михайлович выспрашивал, что мне удалось узнать о моём герое, посетовав: Николай Николаевич стар (ему в то время шёл восемьдесят седьмой год), многое не помнит. Договорились: если он что интересного узнает – сообщит мне, если Николай Николаевич при мне в отсутствии Суслова вспомнит что-то примечательное – я поделюсь узнанным.
Лет через семь после нашей встречи я случайно увидел по телевизору документальный фильм «Паук». Илья Михайлович Суслов оказался... авантюристом. Пользуясь отчеством и фамилией, проделывал такие трюки: договаривался с водителем автомобиля, прозванного в народе «членовозками» (на них ездили члены Политбюро), тот подвозил его к зданию Агентства печати «Новости». Складывалось впечатление: Илья – сын «серого кардинала» Михаила Андреевича Суслова, в советской иерархии – второго лица государства. Безобидными розыгрышами не ограничивался, связавшись с германской разведкой. В обвинительном приговоре в июне 1986 года (дали ему пятнадцать лет строгого режима) фигурировал такой факт: с помощью своего дяди переправил в Израиль секретную плёнку стартов космических кораблей с Байконура, каким-то способом раздобытую им. Вменялось ему в вину ещё что-то (Интернет подсказывает: «Суслов выдал иностранной разведке формулу плитки, установленной на корабле многоразового использования «Буран»). Задним числом я понял, какого рода информацию хотел получить он, приходя к академику с диктофоном в руках.
А с Борисом Евсеевичем Чертоком мы беседовали с полчаса, он вспоминал то последнее для Быкова путешествие в Дом отдыха под Алма-Атой: сердечный приступ сразил конструктора в расцвете творческих сил, на пятьдесят пятом году жизни. Для меня Борис Евсеевич Черток лет двадцать оставался всего лишь другом Быкова, пока в 2000-х годах не вышла его документальная тетралогия «Ракеты и люди», из которой я узнал, какого масштаба был мой собеседник в московском дворике сентябрьским вечером 1987 года. Вот что гласит Википедия: «Борис Евсеевич Черток (29 февраля 1912 г., Лодзь, Российская империя – 14 декабря 2011 г., Москва, Российская Федерация) – советский и российский учёный-конструктор, один из ближайших соратников С. П. Королёва. Академик РАН (2000), Герой Социалистического Труда (1961)… Вся научно-инженерная деятельность Б. Е. Чертока с 1946 года была связана с разработкой и созданием систем управления ракетами и космическими аппаратами. Им создана школа, которая до настоящего времени определяет научные направления и уровень отечественной техники пилотируемых космических полётов».
Удивительнее была лишь моя встреча с Германом Обертом (1894–1989). Вернее, это и встречей не назовёшь, поскольку я лишь присутствовал на той экскурсии по калужскому Дому-музею Циолковского в сентябре 1982 года, которую проводили для высокого германского гостя. В те дни отмечалось 125-летие основоположника космонавтики, мы с женой зашли в музей как раз в тот момент, когда всех посетителей стали выпроваживать из залов, но нас почему-то оставили в свите старенького господина, поддерживаемого под руку его молодой спутницей. О музее рассказывал сам заведующий мемориала Алексей Вениаминович Костин, внук Циолковского. Когда экскурсия закончилась и гости стали самостоятельно досматривать экспозицию, я спросил у экскурсовода, что за гость посетил музей, и Алексей Вениаминович пояснил: «Герман Оберт». Видимо, увидев, что это имя мне ничего не говорит, добавил: «В Германии он как у нас Циолковский».
Та же Википедия сегодня называет Оберта «одним из основоположников современной ракетной техники», а конкретнее: «Среди пионеров ракетной техники и космонавтики Герман Оберт занимает особое положение. Он входит в шестёрку тех учёных и инженеров, в чьих работах впервые и наиболее полно были определены пути осуществления древнейшей мечты человечества – выхода человека в космическое пространство. Однако он единственный дожил до появления больших околоземных орбитальных станций и полётов людей на Луну».
Что день грядущий нам готовит? Встречаю на улицах Саратова мамочек с колясками, думаю: быть может, вот этот малыш первым полетит на Марс и эта моя мимолётная встреча с будущим героем – самая удивительная из всех моих «космических» встреч, но я об этом так и не узнаю. Будущее умеет хранить тайны гораздо тщательнее, чем компетентные органы в советское время, в те времена, когда герои делились на «открытых» и «засекреченных»…
Владимир Вардугин 2017 год.
Мои дебюты выпали на советские годы, когда о многом не полагалось рассказывать в прессе. Одна из первых моих заметок «Встреча с тренером космонавтов», опубликованная в апреле 1974 года в энгельсской городской газете «Коммунист», как раз и повествовала о неизвестной знаменитости – инструкторе парашютной подготовки первого отряда покорителей Вселенной Михаиле Ильиче Максимове. Читаешь сейчас её и поражаешься пустоте: сказано лишь, что Максимов 13 апреля того года встречался с учениками школы № 4 г. Энгельса, рассказал, что он учил прыгать с парашютом двенадцать космонавтов из первого отряда космонавтов. Ни как проходила подготовка, ни, главное, где – заметка не сообщала. Да и как о том рассказать, если Энгельсская авиабаза для прессы не существовала, а о том, что именно с её аэродрома взлетал Ан-2 с будущими космонавтами на борту для отработки прыжков, Михаил Ильич не упомянул по причине всё той же секретности.
О том, что в апреле-мае 1960 года первый отряд космонавтов жил в нашей Лётке, лично я узнал лишь в 1990-х годах. Хотя интересовался историей космонавтики всегда, потому что родился в 15 километрах от места приземления Гагарина, а родители мои трудились на заводе «Сигнал», выпускавшем приборы для космических кораблей.
В ноябре 1981 года в Саратов приезжал Евгений Анатольевич Карпов (1921–1990), первый начальник Центра подготовки космонавтов. В народном музее Гагарина в Саратовском индустриально-педагогическом техникуме взял у него интервью. Присутствовавший при разговоре историк космонавтики Юрий Васильевич Зверев, автор первой книги о саратовских годах жизни Юрия Алексеевича Гагарина, сообщил мне телефон вдовы Юрия Сергеевича Быкова, уроженца Саратова, главного конструктора системы космической связи «Заря», донёсшей до нас знаменитое гагаринское «Поехали!». После встречи с Вероникой Александровной Быковой отважился я собирать материал для книги о конструкторе. От одного сослуживца к другому тянулась нить поиска, использовал каждую поездку в столицу (там находился НИИ радиосвязи, который возглавлял Быков), чтобы пополнить копилку сведений о жизни нашего замечательного земляка.
В сентябре 1987 года – о, удача! – послали меня на месячные курсы переподготовки в столицу. До обеда – занятия, а вторую половину дня спешил к тем, кто мог рассказать о Быкове. Ещё в апреле обещал встречу космонавт Макаров, но тогда его не отпустило чрезвычайное происшествие: космический корабль «Союз» не хотел состыковываться с орбитальной станцией «Салют» (потом Макаров сообщил удивительную причину неполадок: в стыковочный узел попал невесть откуда взявшийся… мешок!). Теперь же Олег Григорьевич на третье моё напоминание обрадовал: «Можете сегодня в половине шестого подъехать к ВДНХ?» «А как я узнаю вашу машину?» – «Мерседес» (назвал цвет, уж не помню какой. – В. В.), номер ноль-ноль двадцать семь». Я уже знал: автомобилям космонавтов присваивали номера в соответствии с их стартами: 00-01 – Гагарин, 00-02 – Титов, и так далее.
Едва я сел в «мерседес» рядом с Олегом Григорьевичем, он огорошил меня вопросом: «Вам электрическая лампочка не нужна?» «Н-нет, а что?» – «А мне нужна. Поедем в «Электротовары», по пути и побеседуем. Что, вас интересует Юрий Сергеевич Быков?».
Перед сменой власти наступил период всеобщего дефицита, вот космонавт и рыскал по Москве за копеечной мелочью. К магазину подъехали без пяти минут шесть. На крыльце путь нам заступила массивная продавщица: «Всё, мы закрываемся!» Олег Григорьевич в простеньком плаще, без двух звёзд героя на груди; мне стало обидно за него. «Давайте я попрошу нас пропустить…» – начал было предлагать ему путь к закрытому уже для посетителей прилавку, но он так выразительно посмотрел на меня: «Вы что, будете унижаться перед торговлей?», что я стушевался: «Нет, но…».
На моё счастье, в Медведково – неблизкий путь – «Электротовары» оказались на ремонте, мы поехали дальше, и всё время я расспрашивал моего собеседника и о Быкове, и о четырёх полётах в космос самого Макарова (о втором, неудачном, когда не сработала третья ступень и корабль не вышел на орбиту, свалившись в баллистический спуск, в прессе не сообщалось). Обещанные полчаса растянулись на полтора часа. (Вернувшись в Саратов, я написал очерк о детских годах космонавта: в первый класс он пошёл в военном 1942-м на станции Родничок близ Балашова.) На прощание попросил его дать автограф. «А зачем это?» – поморщился Олег Григорьевич, но, видимо, моё откровенное «Не знаю зачем, но напишите пару слов на память» убедило его, и он написал на фронтисписе книги «Старт завтра в 9…»: «Владимиру Вардугину с добрыми пожеланиями. О. Макаров. 04.09.87».
Эту книгу накануне подарил мне автор с дарственной надписью на титульном листе: «Владимиру Ильичу на память добрую в день встречи. 3 сентября 1987 г.». Олег Генрихович Ивановский, конструктор кабины космического корабля «Восток» (и многих других космических аппаратов), книгу воспоминаний о том, как наши учёные штурмовали Венеру, выпустил под псевдонимом А. Иванов. В своё время он дружил с Быковым и много чего интересного рассказал о нём.
Если бы не эта книга, запамятовал бы даты встреч с космонавтом и конструктором. Как забыл, в какой из сентябрьских дней повстречался с удивительным человеком, даже не подозревая, мимолётное общение с какой легендой подарила мне судьба. «В Горельник мы ездили с Борисом Евсеевичем Чертоком, – сообщила мне Вероника Александровна на мой вопрос, с кем бы ещё повидаться. – Он тоже конструктор, может, чем и поможет вам».
Мы присели на скамейку во дворе какого-то учреждения, запомнились какие-то неказистые одноэтажные строения чуть ли не барачного типа. Едва я представился, Борис Евсеевич встретил меня насмешливым: «А, так это вы журналист, который перепутал цвет глаз академика Семёнова?» Признаться, мне стало неловко, но в то же время удивился его осведомлённости. Только-только вышел свежий номер журнала «Наука и жизнь», в котором опубликовали запоздалую рецензию на мою книгу «Тайна огня». Пока был жив Николай Николаевич Семёнов, никого не волновали незначительные ошибки, а после его смерти развернулась борьба за вакантное директорское кресло института химической физики, один из претендентов и решил таким способом «набрать очки». В Подольске, где я жил, меня разыскала телеграмма Лидии Григорьевны Семёновой, вдовы учёного, она пригласила меня на беседу, подсказывая, как уладить досадную атаку «доброжелателей». Потом я поехал в редакцию журнала «Наука и жизнь», объяснялся там, как случилось, что я ошибся и с цветом глаз моего героя (написал: голубые, а они – карие; но это в молодости, когда же я беседовал с ним, глаза казались мне выцветшими), и с родственными связями героя книги: тётку по матери спутал с тётей по отцу. Сотрудник журнала не удовлетворился моими доводами, велел звонить Раде Никитичне Аджубей, заместителю главного редактора журнала. Поплакался и ей. С дочерью Никиты Сергеевича Хрущёва порешили так: Приволжское книжное издательство напишет ответ на публикацию, в коем заверит, что при втором издании книги огрехи устранят, на этом инцидент будет исчерпан. Всё так и произошло, за исключением главного: переиздания книги не последовало.
Впервые порог дома академика Семёнова (в истории химии его ставят в один ряд с Ломоносовым и Менделеевым) я переступил в июне 1983 года. Он рассказывал о своём детстве. Саратова, в котором родился, не помнил, поскольку увезли его в Вольск ещё младенцем. О Вольском же реальном училище вспоминал охотно. О науке разговора не получалось. Спросишь его: «А что это за кортик на стене?» «Да так, моряки подарили, я им одну работку делал», – уклончиво уходил от разъяснений собеседник.
Наш первый советский лауреат Нобелевской премии по химии награждён девятью орденами Ленина, большинство – за военные заказы. Уже потом я узнал, что Семёнов сыграл едва ли не решающую роль в ядерном проекте, хотя на мой вопрос, почему он не участвовал в разработке атомной бомбы, он ответил: «Мне стало ясно, в чём там дело, поэтому было уже не интересно».
Не помню, в первый ли день или на другой (посчастливилось не один день беседовать с гением) в квартире Семёновых на Фрунзенской набережной я встретился с коллегой из Агентства печати «Новости» Ильёй Михайловичем Сусловым – грузным инвалидом, с трудом передвигавшимся после перенесённого в детстве полиомиелита. Он расспросил меня, с какой целью я прибыл в столицу, в свою очередь пояснив: его агентство тоже готовит книгу об институте химической физики. Пригласил к себе в редакцию, там мы долго беседовали, Илья Михайлович выспрашивал, что мне удалось узнать о моём герое, посетовав: Николай Николаевич стар (ему в то время шёл восемьдесят седьмой год), многое не помнит. Договорились: если он что интересного узнает – сообщит мне, если Николай Николаевич при мне в отсутствии Суслова вспомнит что-то примечательное – я поделюсь узнанным.
Лет через семь после нашей встречи я случайно увидел по телевизору документальный фильм «Паук». Илья Михайлович Суслов оказался... авантюристом. Пользуясь отчеством и фамилией, проделывал такие трюки: договаривался с водителем автомобиля, прозванного в народе «членовозками» (на них ездили члены Политбюро), тот подвозил его к зданию Агентства печати «Новости». Складывалось впечатление: Илья – сын «серого кардинала» Михаила Андреевича Суслова, в советской иерархии – второго лица государства. Безобидными розыгрышами не ограничивался, связавшись с германской разведкой. В обвинительном приговоре в июне 1986 года (дали ему пятнадцать лет строгого режима) фигурировал такой факт: с помощью своего дяди переправил в Израиль секретную плёнку стартов космических кораблей с Байконура, каким-то способом раздобытую им. Вменялось ему в вину ещё что-то (Интернет подсказывает: «Суслов выдал иностранной разведке формулу плитки, установленной на корабле многоразового использования «Буран»). Задним числом я понял, какого рода информацию хотел получить он, приходя к академику с диктофоном в руках.
А с Борисом Евсеевичем Чертоком мы беседовали с полчаса, он вспоминал то последнее для Быкова путешествие в Дом отдыха под Алма-Атой: сердечный приступ сразил конструктора в расцвете творческих сил, на пятьдесят пятом году жизни. Для меня Борис Евсеевич Черток лет двадцать оставался всего лишь другом Быкова, пока в 2000-х годах не вышла его документальная тетралогия «Ракеты и люди», из которой я узнал, какого масштаба был мой собеседник в московском дворике сентябрьским вечером 1987 года. Вот что гласит Википедия: «Борис Евсеевич Черток (29 февраля 1912 г., Лодзь, Российская империя – 14 декабря 2011 г., Москва, Российская Федерация) – советский и российский учёный-конструктор, один из ближайших соратников С. П. Королёва. Академик РАН (2000), Герой Социалистического Труда (1961)… Вся научно-инженерная деятельность Б. Е. Чертока с 1946 года была связана с разработкой и созданием систем управления ракетами и космическими аппаратами. Им создана школа, которая до настоящего времени определяет научные направления и уровень отечественной техники пилотируемых космических полётов».
Удивительнее была лишь моя встреча с Германом Обертом (1894–1989). Вернее, это и встречей не назовёшь, поскольку я лишь присутствовал на той экскурсии по калужскому Дому-музею Циолковского в сентябре 1982 года, которую проводили для высокого германского гостя. В те дни отмечалось 125-летие основоположника космонавтики, мы с женой зашли в музей как раз в тот момент, когда всех посетителей стали выпроваживать из залов, но нас почему-то оставили в свите старенького господина, поддерживаемого под руку его молодой спутницей. О музее рассказывал сам заведующий мемориала Алексей Вениаминович Костин, внук Циолковского. Когда экскурсия закончилась и гости стали самостоятельно досматривать экспозицию, я спросил у экскурсовода, что за гость посетил музей, и Алексей Вениаминович пояснил: «Герман Оберт». Видимо, увидев, что это имя мне ничего не говорит, добавил: «В Германии он как у нас Циолковский».
Та же Википедия сегодня называет Оберта «одним из основоположников современной ракетной техники», а конкретнее: «Среди пионеров ракетной техники и космонавтики Герман Оберт занимает особое положение. Он входит в шестёрку тех учёных и инженеров, в чьих работах впервые и наиболее полно были определены пути осуществления древнейшей мечты человечества – выхода человека в космическое пространство. Однако он единственный дожил до появления больших околоземных орбитальных станций и полётов людей на Луну».
Что день грядущий нам готовит? Встречаю на улицах Саратова мамочек с колясками, думаю: быть может, вот этот малыш первым полетит на Марс и эта моя мимолётная встреча с будущим героем – самая удивительная из всех моих «космических» встреч, но я об этом так и не узнаю. Будущее умеет хранить тайны гораздо тщательнее, чем компетентные органы в советское время, в те времена, когда герои делились на «открытых» и «засекреченных»…
Владимир Вардугин 2017 год.
Рубрики: Литература Истории
«Волга Фото» Новости Фотографии / Фотографии / Мимолётние встречи