12/11/2023 11:44 Литература Истории
В 1960-е гг. здесь были "пески" или "порт Лангбардт" или "ширпотреб" - место разгрузки барж с материалами для треста Энгельсхимстрой. Октябрь, 2015 г. Фото А. Гредченко.
Так называли жители складское хозяйство КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть) Энгельсского района. Возникла часть и, собственно, складское хозяйство в начале 1930-х годов как подразделение военной школы лётчиков.
Располагалась КЭЧ (так я буду именовать складское хозяйство) между сегодняшними дамбой, психоневрологическим диспансером и 1-м Пристанским проездом (сейчас эта территория занята коттеджной застройкой).
Заканчивалась КЭЧ конторой, единственным строением (правда, видоизменённым), которое сохранилось.
Г. В. Молчанов (к прискорбию, ушедшему из жизни 10 ноября сего года), старожил этого района, вспоминал: «На прибрежной площадке были громадные землянки-склады (овощные), существовал склад ГСМ, где заправлялись машины. Была лесотаска, то есть весной, когда был разлив Волги, подгонялись плоты, которые разбивали и с помощью конной тяги лес вытаскивали из воды, складировали на берегу и затем вывозили.
Помимо конторы, было два домика рядом с ней для работников КЭЧ, а один дом, где жила семья кузнеца Лукьянова, находился подальше – напротив ворот психоневрологического диспансера по Пристанской.
На берегу была большая лодка с мотором – на ней перевозили на ту сторону лошадей пастись – пастбище там было отменное».
Ещё одна площадка КЭЧ была по другую сторону Пристанской (почти напротив первой) в границах: 2-я Пристанская – Сазанский проезд – диспансер. Здесь находились производственные мастерские, кузница, большая конюшня. Сейчас здесь индивидуальная жилищная застройка. Многие местные жители работали в КЭЧ, в частности, на овощных складах.
КЭЧ была огорожена колючей проволокой, но охранялась гражданскими лицами (зачастую дедушками и бабушками). В середине 1950-х годов она была ликвидирована в связи со строительством дамбы.
Други игрищ и забав! (Люблю это выражение – название рассказа В. Шукшина, и мысленно воспроизвожу его, когда обращаюсь к товарищам детства.) Вспомним некоторые нехитрые развлечения, которым предавались мы в 1950-е годы.
Летом – Волга. Оправдывая термин «Голопуповка», босоногие, мы, перебежав дорогу, ныряли в её прохладу. Но «эта» сторона была непривлекательна, так как дно было глинистым и загорать было негде. Поэтому чаще группками мы переходили на «ту» сторону – Пономарёвский остров.
Самый мелкий брод был чуть ниже водокачки – нам по пояс. Красавец-остров привлекал нас своим разнотравьем и разноцветьем, таинственным лесом и кустарником, часто труднопроходимым. Песчаный берег и вода были девственно чисты, и мы, блаженствуя после купанья на горячем песке, не подозревали, что скоро этому придёт конец… Когда возникло водохранилище, на каменных откосах купаться было некомфортно, а «той» стороны уже не было, и тогда мы переместились на «пески» - это место разгрузки громадных барж, находилось оно от конца улицы Пристанской метрах в трёхстах (в районе сегодняшнего пляжа СХИ).
Вообще, наша жизнь, жизнь улицы и города делилась на «до строительства дамбы» и «после её строительства». Анализ этого утверждения я делать не буду, но некоторые элементы его любопытный читатель найдёт на страницах очерка…
Рыбалка. Она почти всегда была удачной. На примитивные снасти можно было наловить на уху. Ещё совсем недавно вместо лески (её или не было, или не на что было купить) использовали конский волос. До сих пор не пойму, как изготавливали из него снасти, но ведь они были.
Любили трёхметровым бреднем по мелководью ловить мелких щучек-карандашей, которые потом зажаривали нам так, что можно было есть с костями. Ловили с лодки щуку и окуня на отвесное облеснение. Ловили поднималками-пауками с берега и с лодки. Реже – намёткой (с берега) и сижей (с лодки).
Воду для питья с собой не брали, тогда можно было пить волжскую воду без опаски.
После дождя была забава – выйти на берег с гибким прутом, на конец его напрессовать комок мокрой глины и, размахнувшись, запустить его в реку. Нехитрое приспособление увеличивало дальность полёта в несколько раз, а мы соревновались – кто дальше забросит.
В классическую игру «городки» мы уже не играли, хотя старшие ребята изредка показывали нам мастер-класс. Запомнилось только название некоторых фигур: «колодец», «конверт», «пушка». А на городском стадионе в 1960-х годах ещё проходили соревнования по «городкам» на первенство города, но с течением времени эта спортивная игра почти совсем забылась. Мы играли в гораздо упрощённые «городки», называлась игра «Клёк». Ещё гоняли мяч, были всевозможные «прятки», а весной на только что просохшей земле – «чижик».
Отец летом мастерил для нас бумажного змея, достаточно большого – длиной более метра, шириной более полуметра. В ветреный день на длинном шнуре мы запускали его, и он взмывал в поднебесье, превращаясь в едва заметную точку, завораживая наше воображение…
О глее – особо. Гора этой пластинчатой глины с бьющими родниками находилась в конце сегодняшней береговой части дамбы. Отломив от горы кусочек пластинки толщиной около 10 мм, можно было приложить его к языку, и он прихватывался намертво, как зимой к железу. Можно было пожевать кусочек глея, представляя его шоколадом – благо цвет и форма напоминали его .
Ещё о некоторых лакомствах того времени. Очень часто детвора выбегала на улицу с бутербродами, по которым можно было определить достаток семьи. Батоны ещё не выпускались, и бутерброды состояли из ломтя чёрного или белого хлеба, на который намазывалось варенье или маргарин, или сливочное масло. Причём особый «шик» состоял в том, что сверху на маргарин или масло посыпался сахарный песок.
Зимой – опять Волга. После ледостава вставали на коньки – «дутыши», «снегурки», «петушки», конечно же, надевали их на валенки, коньки на ботинках были ещё редкостью. И начинались гонки и игра в хоккей (клюшки делали сами из ветвей изобильно растущего на «той» стороне кустарника). Ещё были лыжи и санки, а самый хороший спуск был на берегу против водокачки.
В пять лет я научился читать и «проглатывал» всё детское, что попадало в поле зрения. Но иссякло всё, что было в доме, а покупаемой периодически родителями и родственниками литературы не хватало. И вот летом 1955 года старшие товарищи решили записаться в детскую библиотеку. Находилась она тогда на пресечении улиц Рабочей и Телеграфной в деревянном доме (позднее ей предоставили место на Телеграфной, 92). Я, конечно же, увязался с ними, хотя меня отговаривали – читателями могли быть школьники. Но я успешно сдал первый экзамен – бегло прочитал что-то, и библиотекарь записала меня. С тех пор я в течение семи лет исправно посещал её. А первой моей прочитанной книгой, взятой в библиотеке, была «Приключения Травки» С. Розанова.
У всех есть любимые книги раннего детства. Моими были стихи С. Маршака, А. Барто, повести «Дети горчичного рая» А. Кальма, «Детство в Соломбале» Е. Коковина, «Дорога уходит вдаль» А. Бруштейн, «Серебряный герб» К. Чуковского. Разумеется, всего не перечислишь.
Простите невольное отступление, но продолжу очерк.
Через дом от нас в маленьком саманном домике с подслеповатыми оконцами проживал дядя Саша Кочетов с женой тётей Стасей. По-уличному незлобиво их называли Шурака и Стасяка. Когда я прочитал «Поднятую целину» М. Шолохова, то сразу провёл аналогию между дедом Щукарём и Шуракой: тот же возраст, какая-то наивная народная мудрость, нелепые ситуации, в которые они попадали. Был он ярым голубятником, арбитром в спорах и советчиком у многочисленной братии любителей голубей. «Мурые», «николаевские», «чайки» - по мановению его длиннющего шеста они взмывали ввысь, иногда превращаясь в едва различимые точки… Нигде не обучаясь, он виртуозно играл на саратовской гармонике, гитаре, мандолине.
Сидя на завалинке своего домишки, потягивая «козью ножку», он частенько наигрывал на чём-то из них. При этом все строения (кроме голубятни), огород и сад были в полном запустении. На недоумение окружающих он, продолжая играть, пояснял, что «хоть десять человек давай – всем будет работа». Следовало понимать, что работы на десятерых, а он один не в состоянии её выполнить и от безысходности ничего не делает…
Его жена посменно работала во 2-й горбольнице, и когда дежурила в ночную смену (а график её работы знали все заинтересованные лица), его домишко превращался в ночной клуб Голопуповки. Перед входящими в него представала сюрреалистическая картинка: в клубах табачного дыма группками сидели мужики. Кто играл в карты, кто музицировал на упомянутых выше инструментах, кто-то вязал рыболовные сети и т. д. Всё это сопровождалось распитием браги (до самогона она редко дозревала) и курением. К утру все расходились, чтобы снова собраться в отсутствие хозяйки.
Почти все жители улицы имели вёсельные, реже моторные лодки. Осенью их вытаскивали из воды, и около дома они зимовали, а с ранней весны начинался их ремонт: конопатили, красили, смолили. Как ни ремонтировал свою лодку Шурака, она всегда текла. Когда угрожающе – он на рыбалку брал помощника, частенько в этой роли выступал я. Сценарий следующий: он ловил пауком рыбу, я отчерпывал воду, чтобы не затонуть…
Вспоминается эпизод весны 1955-56 гг. Он с намёткой, я с ведром (для рыбы) перешли по деревянному, совсем ветхому мосту через реку Саратовку, напротив бывшего СХИ, и начали с берега, где имелись большие промоины, лов рыбы. Вдруг видим – недалеко от моста на льду суетятся люди, что-то делая. Потом они вышли на берег, где уже собралась толпа любопытных. Вскоре прозвучало два мощных взрыва – так освобождали ото льда деревянные опоры моста. Но этими взрывами оглушило большое количество рыбы, и толпа кинулась в ледяную воду за ней. Мы тоже не были исключением: зайдя по колено в воду, накидали ведро рыбы, быстро и успешно закончив на этот раз рыбалку.
Сведений, а тем более фото этого некогда красавца-моста у меня нет. Предположительно он был построен в 1920-23 годах. Достаточно широкий и высокий (под ним свободно проходили суда), с деревянными рамами-пролётами, он величественно возвышался над окружающей местностью, был важной транспортной артерией, связывающей столицу АССР НП с некоторыми кантонами, а позднее город Энгельс с Шалово и другими прибрежными сёлами.
Но к 1955 году он настолько обветшал, что было запрещено двигаться по нему всем видам транспорта, включая гужевой. Да и пешеходам было опасно – настил моста зиял большими дырами. Видимо, ремонтировать его не было резона по нескольким причинам, и в 1956-57 годах он перестал существовать. Остались только большие насыпи по обе стороны реки – на одной части частное домовладение, на другой - домик сторожа садоводческого товарищества.
На реке Саратовке, в самом её устье, существовал ещё один деревянный мост, гораздо менее капитальный, построенный и снесённый ранее описанного выше. О нём упомянуто в газете «Большевик» № 121 от 08.06.1923 года и в следующем номере: «6 июня в 6 часов вечера (1932 года. – А. Г.) над Покровском пронёсся циклон коллосальной (орфография того времени. - А. Г.) силы, разразившийся градом и потоками дождя… Снесён большой мост через р. Саратовка с находившимися там четырьмя подводами…».
Возможно, после этого он перестал существовать, но до сих пор можно видеть на берегу более десятка лиственничных опор-«быков» и небольшую насыпь – всё, что от него осталось…
Вспоминаются походы с отцом в баню. Это было почти событие, а также возможность лишний раз выпить стакан, а то и бутылку ситро (натурального!) в буфете, и возможность поглазеть на татуировки. Это вам не сегодняшние тату с их символикой! Тогда всё было конкретно. На груди Ленин, Сталин, на спине Кремль или храм. Где-то на ногах надпись: «Они устали». На пальцах одной руки – цифры года рождения, но для интриги – без последней, например, «194…». На пальцах другой – имя собственное. На кисть руки накалывалось имя любимой девушки. Ещё на кисти могло быть изображение всходящего солнца с лучами и надпись «Север». И в зависимости от фантазии где-то на теле были обязательные «Не забуду мать родную» или «Нет в жизни счастья».
Да простит мне читатель с тонким рафинированным вкусом эти натуралистические подробности, но такая субкультура существовала. Я же упомянул, что запомнилось, а вариантов татуировок было множество.
В 1950-х годах было повальное увлечение этим, вспомним хотя бы фильм по рассказу В. Пановой «Серёжа» или одну из первых песен В. Высоцкого, которая так и называлась – «Татуировка».
Газета "Новая газета - Энгельс" Автор Анатолий Гредченко.
Так называли жители складское хозяйство КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть) Энгельсского района. Возникла часть и, собственно, складское хозяйство в начале 1930-х годов как подразделение военной школы лётчиков.
Располагалась КЭЧ (так я буду именовать складское хозяйство) между сегодняшними дамбой, психоневрологическим диспансером и 1-м Пристанским проездом (сейчас эта территория занята коттеджной застройкой).
Заканчивалась КЭЧ конторой, единственным строением (правда, видоизменённым), которое сохранилось.
Г. В. Молчанов (к прискорбию, ушедшему из жизни 10 ноября сего года), старожил этого района, вспоминал: «На прибрежной площадке были громадные землянки-склады (овощные), существовал склад ГСМ, где заправлялись машины. Была лесотаска, то есть весной, когда был разлив Волги, подгонялись плоты, которые разбивали и с помощью конной тяги лес вытаскивали из воды, складировали на берегу и затем вывозили.
Помимо конторы, было два домика рядом с ней для работников КЭЧ, а один дом, где жила семья кузнеца Лукьянова, находился подальше – напротив ворот психоневрологического диспансера по Пристанской.
На берегу была большая лодка с мотором – на ней перевозили на ту сторону лошадей пастись – пастбище там было отменное».
Ещё одна площадка КЭЧ была по другую сторону Пристанской (почти напротив первой) в границах: 2-я Пристанская – Сазанский проезд – диспансер. Здесь находились производственные мастерские, кузница, большая конюшня. Сейчас здесь индивидуальная жилищная застройка. Многие местные жители работали в КЭЧ, в частности, на овощных складах.
КЭЧ была огорожена колючей проволокой, но охранялась гражданскими лицами (зачастую дедушками и бабушками). В середине 1950-х годов она была ликвидирована в связи со строительством дамбы.
Други игрищ и забав! (Люблю это выражение – название рассказа В. Шукшина, и мысленно воспроизвожу его, когда обращаюсь к товарищам детства.) Вспомним некоторые нехитрые развлечения, которым предавались мы в 1950-е годы.
Летом – Волга. Оправдывая термин «Голопуповка», босоногие, мы, перебежав дорогу, ныряли в её прохладу. Но «эта» сторона была непривлекательна, так как дно было глинистым и загорать было негде. Поэтому чаще группками мы переходили на «ту» сторону – Пономарёвский остров.
Самый мелкий брод был чуть ниже водокачки – нам по пояс. Красавец-остров привлекал нас своим разнотравьем и разноцветьем, таинственным лесом и кустарником, часто труднопроходимым. Песчаный берег и вода были девственно чисты, и мы, блаженствуя после купанья на горячем песке, не подозревали, что скоро этому придёт конец… Когда возникло водохранилище, на каменных откосах купаться было некомфортно, а «той» стороны уже не было, и тогда мы переместились на «пески» - это место разгрузки громадных барж, находилось оно от конца улицы Пристанской метрах в трёхстах (в районе сегодняшнего пляжа СХИ).
Вообще, наша жизнь, жизнь улицы и города делилась на «до строительства дамбы» и «после её строительства». Анализ этого утверждения я делать не буду, но некоторые элементы его любопытный читатель найдёт на страницах очерка…
Рыбалка. Она почти всегда была удачной. На примитивные снасти можно было наловить на уху. Ещё совсем недавно вместо лески (её или не было, или не на что было купить) использовали конский волос. До сих пор не пойму, как изготавливали из него снасти, но ведь они были.
Любили трёхметровым бреднем по мелководью ловить мелких щучек-карандашей, которые потом зажаривали нам так, что можно было есть с костями. Ловили с лодки щуку и окуня на отвесное облеснение. Ловили поднималками-пауками с берега и с лодки. Реже – намёткой (с берега) и сижей (с лодки).
Воду для питья с собой не брали, тогда можно было пить волжскую воду без опаски.
После дождя была забава – выйти на берег с гибким прутом, на конец его напрессовать комок мокрой глины и, размахнувшись, запустить его в реку. Нехитрое приспособление увеличивало дальность полёта в несколько раз, а мы соревновались – кто дальше забросит.
В классическую игру «городки» мы уже не играли, хотя старшие ребята изредка показывали нам мастер-класс. Запомнилось только название некоторых фигур: «колодец», «конверт», «пушка». А на городском стадионе в 1960-х годах ещё проходили соревнования по «городкам» на первенство города, но с течением времени эта спортивная игра почти совсем забылась. Мы играли в гораздо упрощённые «городки», называлась игра «Клёк». Ещё гоняли мяч, были всевозможные «прятки», а весной на только что просохшей земле – «чижик».
Отец летом мастерил для нас бумажного змея, достаточно большого – длиной более метра, шириной более полуметра. В ветреный день на длинном шнуре мы запускали его, и он взмывал в поднебесье, превращаясь в едва заметную точку, завораживая наше воображение…
О глее – особо. Гора этой пластинчатой глины с бьющими родниками находилась в конце сегодняшней береговой части дамбы. Отломив от горы кусочек пластинки толщиной около 10 мм, можно было приложить его к языку, и он прихватывался намертво, как зимой к железу. Можно было пожевать кусочек глея, представляя его шоколадом – благо цвет и форма напоминали его .
Ещё о некоторых лакомствах того времени. Очень часто детвора выбегала на улицу с бутербродами, по которым можно было определить достаток семьи. Батоны ещё не выпускались, и бутерброды состояли из ломтя чёрного или белого хлеба, на который намазывалось варенье или маргарин, или сливочное масло. Причём особый «шик» состоял в том, что сверху на маргарин или масло посыпался сахарный песок.
Зимой – опять Волга. После ледостава вставали на коньки – «дутыши», «снегурки», «петушки», конечно же, надевали их на валенки, коньки на ботинках были ещё редкостью. И начинались гонки и игра в хоккей (клюшки делали сами из ветвей изобильно растущего на «той» стороне кустарника). Ещё были лыжи и санки, а самый хороший спуск был на берегу против водокачки.
В пять лет я научился читать и «проглатывал» всё детское, что попадало в поле зрения. Но иссякло всё, что было в доме, а покупаемой периодически родителями и родственниками литературы не хватало. И вот летом 1955 года старшие товарищи решили записаться в детскую библиотеку. Находилась она тогда на пресечении улиц Рабочей и Телеграфной в деревянном доме (позднее ей предоставили место на Телеграфной, 92). Я, конечно же, увязался с ними, хотя меня отговаривали – читателями могли быть школьники. Но я успешно сдал первый экзамен – бегло прочитал что-то, и библиотекарь записала меня. С тех пор я в течение семи лет исправно посещал её. А первой моей прочитанной книгой, взятой в библиотеке, была «Приключения Травки» С. Розанова.
У всех есть любимые книги раннего детства. Моими были стихи С. Маршака, А. Барто, повести «Дети горчичного рая» А. Кальма, «Детство в Соломбале» Е. Коковина, «Дорога уходит вдаль» А. Бруштейн, «Серебряный герб» К. Чуковского. Разумеется, всего не перечислишь.
Простите невольное отступление, но продолжу очерк.
Через дом от нас в маленьком саманном домике с подслеповатыми оконцами проживал дядя Саша Кочетов с женой тётей Стасей. По-уличному незлобиво их называли Шурака и Стасяка. Когда я прочитал «Поднятую целину» М. Шолохова, то сразу провёл аналогию между дедом Щукарём и Шуракой: тот же возраст, какая-то наивная народная мудрость, нелепые ситуации, в которые они попадали. Был он ярым голубятником, арбитром в спорах и советчиком у многочисленной братии любителей голубей. «Мурые», «николаевские», «чайки» - по мановению его длиннющего шеста они взмывали ввысь, иногда превращаясь в едва различимые точки… Нигде не обучаясь, он виртуозно играл на саратовской гармонике, гитаре, мандолине.
Сидя на завалинке своего домишки, потягивая «козью ножку», он частенько наигрывал на чём-то из них. При этом все строения (кроме голубятни), огород и сад были в полном запустении. На недоумение окружающих он, продолжая играть, пояснял, что «хоть десять человек давай – всем будет работа». Следовало понимать, что работы на десятерых, а он один не в состоянии её выполнить и от безысходности ничего не делает…
Его жена посменно работала во 2-й горбольнице, и когда дежурила в ночную смену (а график её работы знали все заинтересованные лица), его домишко превращался в ночной клуб Голопуповки. Перед входящими в него представала сюрреалистическая картинка: в клубах табачного дыма группками сидели мужики. Кто играл в карты, кто музицировал на упомянутых выше инструментах, кто-то вязал рыболовные сети и т. д. Всё это сопровождалось распитием браги (до самогона она редко дозревала) и курением. К утру все расходились, чтобы снова собраться в отсутствие хозяйки.
Почти все жители улицы имели вёсельные, реже моторные лодки. Осенью их вытаскивали из воды, и около дома они зимовали, а с ранней весны начинался их ремонт: конопатили, красили, смолили. Как ни ремонтировал свою лодку Шурака, она всегда текла. Когда угрожающе – он на рыбалку брал помощника, частенько в этой роли выступал я. Сценарий следующий: он ловил пауком рыбу, я отчерпывал воду, чтобы не затонуть…
Вспоминается эпизод весны 1955-56 гг. Он с намёткой, я с ведром (для рыбы) перешли по деревянному, совсем ветхому мосту через реку Саратовку, напротив бывшего СХИ, и начали с берега, где имелись большие промоины, лов рыбы. Вдруг видим – недалеко от моста на льду суетятся люди, что-то делая. Потом они вышли на берег, где уже собралась толпа любопытных. Вскоре прозвучало два мощных взрыва – так освобождали ото льда деревянные опоры моста. Но этими взрывами оглушило большое количество рыбы, и толпа кинулась в ледяную воду за ней. Мы тоже не были исключением: зайдя по колено в воду, накидали ведро рыбы, быстро и успешно закончив на этот раз рыбалку.
Сведений, а тем более фото этого некогда красавца-моста у меня нет. Предположительно он был построен в 1920-23 годах. Достаточно широкий и высокий (под ним свободно проходили суда), с деревянными рамами-пролётами, он величественно возвышался над окружающей местностью, был важной транспортной артерией, связывающей столицу АССР НП с некоторыми кантонами, а позднее город Энгельс с Шалово и другими прибрежными сёлами.
Но к 1955 году он настолько обветшал, что было запрещено двигаться по нему всем видам транспорта, включая гужевой. Да и пешеходам было опасно – настил моста зиял большими дырами. Видимо, ремонтировать его не было резона по нескольким причинам, и в 1956-57 годах он перестал существовать. Остались только большие насыпи по обе стороны реки – на одной части частное домовладение, на другой - домик сторожа садоводческого товарищества.
На реке Саратовке, в самом её устье, существовал ещё один деревянный мост, гораздо менее капитальный, построенный и снесённый ранее описанного выше. О нём упомянуто в газете «Большевик» № 121 от 08.06.1923 года и в следующем номере: «6 июня в 6 часов вечера (1932 года. – А. Г.) над Покровском пронёсся циклон коллосальной (орфография того времени. - А. Г.) силы, разразившийся градом и потоками дождя… Снесён большой мост через р. Саратовка с находившимися там четырьмя подводами…».
Возможно, после этого он перестал существовать, но до сих пор можно видеть на берегу более десятка лиственничных опор-«быков» и небольшую насыпь – всё, что от него осталось…
Вспоминаются походы с отцом в баню. Это было почти событие, а также возможность лишний раз выпить стакан, а то и бутылку ситро (натурального!) в буфете, и возможность поглазеть на татуировки. Это вам не сегодняшние тату с их символикой! Тогда всё было конкретно. На груди Ленин, Сталин, на спине Кремль или храм. Где-то на ногах надпись: «Они устали». На пальцах одной руки – цифры года рождения, но для интриги – без последней, например, «194…». На пальцах другой – имя собственное. На кисть руки накалывалось имя любимой девушки. Ещё на кисти могло быть изображение всходящего солнца с лучами и надпись «Север». И в зависимости от фантазии где-то на теле были обязательные «Не забуду мать родную» или «Нет в жизни счастья».
Да простит мне читатель с тонким рафинированным вкусом эти натуралистические подробности, но такая субкультура существовала. Я же упомянул, что запомнилось, а вариантов татуировок было множество.
В 1950-х годах было повальное увлечение этим, вспомним хотя бы фильм по рассказу В. Пановой «Серёжа» или одну из первых песен В. Высоцкого, которая так и называлась – «Татуировка».
Газета "Новая газета - Энгельс" Автор Анатолий Гредченко.
Ул. Пристанская (р-н психдиспансера). Слева находилось складское...
Когда-то контора КЭЧ (единственное, что от КЭЧ сохранилось). Декабрь, 2015 г. Фото А. Гредченко.
Сидит д. Саша Кочетов (Шурака) во дворе нашего строящегося дома. 1954 г. Фото Н. Гредченко.
Рубрики: Литература Истории
«Волга Фото» Новости Фотографии / Фотографии / Экскурс в прошлое - «Кечь»