ОЧЕРКИ из ЖИЗНИ и БЫТА ЭЛЬТОНСКИХ СОЛЯНЫХ ЛОМЩИКОВ и ВОЗЧИКОВ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII века*

В настоящих набросках мы не имеем в виду дать полную картину жизни и быта эльтонских ломщиков и возчиков. Об Эльтонском озере имеется большая и солидная литература, к которой и отсылаем тех, кто пожелал бы ознакомиться с этим вопросом во всех подробностях. Всё, что будет сказано ниже, извлечено из нескольких дел, переданных в числе прочих в Исторический архив местною Казённой Палатой, и настоящий очерк является только слабою попыткой разобраться в имеющемся у нас обширном архивном материале.

Из печатных источников привлечены только записки академика Лепёхина, лично посетившего во второй половине XVIII века озеро и оставившего краткое описание его – именно за интересующий нас период, который, соответственно имеющимся в нашем распоряжении архивным материалам, определяется пятидесятилетием с 1761 по 1811 год.

Описание Лепёхина как очевидца весьма существенно уясняет некоторые подробности, которые рассыпаны по архивным делам, и потому является далеко не лишним.

Командированный для учёного описания России академик Лепёхин в своём описании Эльтонского озера говорит, между прочим, следующее:
«По берегам озера с проезду были построены бедные шалаши и землянки, в которых жили ломщики. Тут находится довольная команда казаков и других военных людей для предохранения рабочих. Рабочие люди все вольные и никакой казённой платы не получают, но единственно питаются продажей соли возчикам, которую они добывают в озере и привозят на озёрный берег. Возчики за воз соли платят разно, смотря по времени, когда соль добывается. Самая дешёвая плата за воз бывает по 50 копеек, а в трудное добывание иногда и по рублю.

Соль добывают они на тех местах, где меньше рапы. Солеломное орудие состоит только из искривлённой с широким остриём пешни, где при конце дратовища делается костыль, дабы способнее было налегать грудью. Работу свою всегда отправляют артелями: ибо одному отворачивать глыбы невмочь. Тот, который долее работает на озере, выбирает место, где удобнее запустить пешню: ибо каждый год новый слой соли нарастает. Пробив слой, он запускает свою пешню накось и отделяет оный от нижнего, а артельщики с других сторон стараются отделить тот же слой, чтобы вышла глыба. Отделив, глыбу поднимают руками и кладут в лодки, потому что иногда вёрст шесть и более в озеро за солью ездят. Нагрузив лодку, отвозят к берегам столь далеко, сколько лодка подойти может, ибо к берегам рапа мелка, почему принуждены бывают из одной лодки перегружать во многие, при которой перегрузке нередко повреждают себе члены
.
Но так как в открытое отовсюду озеро много ветрами наносит пыли, то соль бывает чрезмерно грязна, почему приставы смотрят строго, чтобы ломщики соль перечищали. Вся перечистка состоит только в перемывании. Для этого всякая артель ломщиков делает покатый ток, который убивают глиной. Около тока прокапываются неглубокие ручейки, чтобы рапа могла сбегать в озеро. На току большие глыбы токмачами разбивают в мелкие куски и поливают озёрною рапой, которая смывая грязь с собой уносит, и соль оставляет чистую, ибо рапа, будучи сама насыщена солью, оной мало разводит».

Архивные документы, послужившие материалом для настоящей статьи, не содержат в себе никаких прямых указаний на существование упоминаемых Лепёхиным артелей ломщиков и их составе. Но всё же возможно сделать по этому поводу некоторые выводы на основании косвенных указаний. Согласно приведённого выше описания, лодки с солью не могли подходить к самому берегу и естественно, что для доставки соляных глыб на тока необходимо было пользоваться телегами. По донесению бывшего в 1761 году смотрителем на озере Лаврентьева в распоряжении ломщиков находилось 216 лошадей и 202 телеги. Едва ли каждая артель пользовалась более, чем одной телегой и, таким образом, без большой натяжки можно утверждать, что работавшие в том году на озере ломщики образовывали около 200 артелей. Согласно сведениям того же Лаврентьева, в самый оживлённый месяц работ – июль – на озере находилось всех ломщиков больных и здоровых 2015 человек. Следовательно, артель в среднем состояла из 14-15 работников. Такое большое количество артельщиков объясняется, конечно, высокой стоимостью орудий производства, так как несмотря на заявление Лепёхина, что всё приспособление для ломки состояло из однорй пешни, мы видим, что для работы требовались лошади и лодки, вещи во всяком случае стоившие не дёшево, требовавшие больших затрат, безразлично, делались ли эти затраты артелью или отдельными хозяевами-предпринимателями.

Как видно из дел, артельные лодки на зиму оставались на озере и для сохранности затоплялись в тузлуке. По сохранившимся сведениям, и эта мера иногда оказывалась недостаточной, так как в зиму 1760-1761 годов десять лодок были повреждены зимними бурями.

Зимою окрестности озера оставались совершенно пустынными. Только в крошечной крепостце, стоявшей на берегу его, оставался ничтожный гарнизон из 5-6 человек инвалидов для сбережения казённого имущества. Тяжёлая жизнь этой кучки людей хорошо рисуется их рапортами. Больше всего страдали они от холодных, тяжёлых испарений с озера и к весне бывали больны поголовно. Собственно говоря, и этот гарнизон был совершенно лишним, т. к. казённого имущества в документах никакого не упоминается, а частное имущество: шалаши и землянки ломщиков, оставленные на озере лодки, харчевни и т. п., раскинутые к тому же на большом пространстве, такая ничтожная горсть и не могла охранить. Как видно из рапортов гарнизона, кочующие кругом калмыки сделали из нападений на покинутые жилища и запасы род спорта. При приближении команды они быстро уносились в степь, где были недосягаемы, а как только инвалиды возвращались в свою крепостцу – вновь принимались за прерванный грабёж.

Летом отношения с калмыками принимали более мирный характер. Да им и не было смысла портить их, т. к., с одной стороны, гарнизон увеличивался до нескольких десятков человек, и с 1761 года на озере появилась даже пушка с конониром, а с другой, благодаря скоплению на озере массы рабочих создавался рынок, на котором калмыками сбывались продукты скотоводства и взамен покупалась мука, специально для этой цели привозимая из Камышина.

Жизнь на озере начинала пробуждаться с мая месяца, когда появлялись первые партии ломщиков, и окончательно замирала в октябре. Самый разгар работы по числу рабочих и отправленных подвод с солью приходится на июнь.
Главный контингент ломщиков состоял из великороссов, за ними по численности следовали малороссы, затем, уже в самом незначительном количестве, отставные солдаты и инородцы. Партии ломщиков шли двумя путями: из Саратова и Камышина. Первый путь был в три почти раза длиннее второго, т. к. от Саратова до озера считалось 307 вёрст, а от Камышина – 124. В интересах привлечения на озеро возможно большего количества рабочих правительство заботилось об устройстве на дорогах колодцев и т. н. умётов.

В деле «о вызове желающих переделать по Саратовскому и Камышинскому трактам харчевень, умётов и колодцев» за 1785 год по этому вопросу, между прочим, говорится следующее: «В рассуждении… идущим к озеру и возвратно возчиков и ломщиков до немалого количества нужно по этому тракту в надлежащих местах содержать умёты или харчевни и в них к продовольствию возчиков и ломщиков съестные припасы. Также состоящие на форпостах деревянные казармы – 1-ю на Могутинском, 2-ю на Балухтинском – перестройкою вновь исправить, и при них при каждом по одному большому сараю плетнёвому с перегородками надвое из плетня ж; и для всегдашнего в летнее время харчевых припасов внизу тех сараев по одному погребу, чтоб вырыты были ямы не менее 5 аршин (3,5 метров. – «ДБ») и те ямы оплетены были хворостом же. Да при Балухтинском форпосте состояние 12 колодцев перестроить и сделать ещё вновь при оных большие два колодца. Также и по Саратовскому тракту вновь на прежних местах подлежащее число колодцев сделать».

Если судить только по делам Историческаго архива, то Камышинский тракт пользовался большим вниманием и был оживлённее. Но, несмотря на то, что он был много короче Саратовского, всё же, чтобы одолеть и его, приходилось вынести немало труда. Самое дело, приведённое выше, показывает, что все трактуемые в нём обустройства содержались далеко не в полной исправности. Колодцы, как удостоверяет опись, большею частью неисправны, занесены илом и т. п.

Кроме калачей, хлеба и мёда, на умётах торговали вином и пивом. Так, например, весною 1761 года на озеро было сразу доставлено 20 бочек пива. Поверенный Лихонин торговал вином на Пресном озере, Могуте и Балухте. На Еруслан, Торгун и Хара Заху вино доставлялось из Саратова, т. к. местности эти лежали по Саратовскому тракту.

Независимо от этих официальных, так сказать, поставщиков были, по-видимому, и частные предприниматели, так называемые маркитанты, действовавшие на свой страх. Так, в мае 1761 года смотритель Лаврентьев доносит: «У маркитантов заведено довольно». Собственный свой запас имели и ломщики. Цены на продукты первой необходимости, принимая во внимание отдалённость озера от Волги, были не высоки. Пуд печёного хлеба продавался по 10 коп., фунт мяса (400 г. – «ДБ») стоил копейку. В такой же пропорции к нынешним ценам стояли цены и на прочие продукты. Но на озере рабочих поджидал враг более страшный, чем недостаток съестных припасов или их недоброкачественность. Тяжёлые условия работы, описанные Лепёхиным, и примитивность жилищ вызывали среди рабочих массовые заболевания. Так, в 1761 году по донесениям Лаврентьева по месяцам числилось следующее количество больных:
при открытии работ с 24 мая по 1 июня на 1511 человек здоровых – больных было 87 чел.;
в июне на 1809 ч. здоровых – 319 больных;
в июле на 1681 здорового – больных 254 чел.;
в августе на 1538 чел. здоровых – 42 больных.

В общем русские рабочие доставляли высший процент больных, чем малороссы, что, быть может, обясняется большею зажиточностью последних и близостью к озеру малороссийских слобод и вытекающим отсюда меньшим утомлением в пути.

Несмотря на то, что рабочие были «вольные» и не связанные с казной никакими обязательствами относительно срока пребывания на озере, всё же при желании отправиться домой приходилось, очевидно, проделывать много формальностей, быть может, обременительных. Только этим можно объяснить ту массу бежавших с работ, о которых говорится в документах, и бежавших именно при конце работ, начиная с июля. Последние рабочие, оставшиеся до октября, сбежали почти все.

Понятно, что при таком положении рабочих организация медицинской помощи на озере должна бы быть поставлена в первую очередь. Но ещё тяжелее, чем отсутствие помощи при физических страданиях, для тысяч людей, собиравшихся на озере, была полная невозможность удовлетворять свои религиозные потребности. Рабочие безропотно болели и умирали, предоставленные себе самим, но примириться с необходимостью умереть без исповеди и причастия русский человек не мог. И всё же прошло целое полустолетие, прежде чем это великое дело не устроилось правильным образом и верующий человек, закинутый судьбою или нуждою на озеро, не получил возможности без трепета смотреть смерти в глаза в случае дурного исхода болезни и надежды на телесное облегчение в самой болезни.

Рассмотрим поэтому прежде всего, как удовлетворялись религиозные потребности собиравшегося на озере народа.

Первые полтора десятка лет на озере совершенно не имелось не только церкви или часовни, но и священника. Начало к упорядочению этого вопроса, несомненно, первостепенной важности, положено указом Правительствующего Сената на имя бывшего в Низовой Соляной Конторе командира «оберштер-крикс комисара» Волкова. В указе этом, между прочим, читаем: «При Эльтонском озере, как в ломке соли работает, так и к перевозке употребляется, превеликое множество народа, из коих многим больным и умершим быть случается. Однако ж, как не безызвестно, тамо церкви не построено и священника не находится. И так люди иногда без покаяния умирают. Для того об оном ему, Волкову, рассмотреть, надлежит ли там церкви быть и сколько к ней церковных служителей определить должно и на каком содержании».

Автор Александр Гераклитов.

Александр Александрович Гераклитов (1867-1933) родился в г. Камышине Саратовской губернии (ныне Волгоградская область). Окончил мужскую гимназию в Саратове, а затем поступил в Казанский университет. Но завершить высшее образование не удалось в связи с участием в студенческих волнениях.

«Свои университеты» он проходил, работая писцом в Саратовской казённой палате, конторщиком в Управлении Рязано-Уральской железной дороги, делопроизводителем отдела народного здравия в Саратовском губернском земстве.

Увлёкся региональной историей, участвовал в археологических раскопках. В 1908 году был избран членом Саратовской учёной архивной комиссии (СУАК), с 1909 года – хранитель её исторического архива.

С 1917 года начал работать в Саратовском университете. В 1919 году был избран деканом историко-философского факультета. С 1928 года – профессор отделения мордовского языка и культуры Саратовского университета.
Является автором 70 опубликованных научных работ и множества неопубликованных рукописей. В 1923 году вышла его книга «История Саратовского края в XVI–XVIII вв.», которая на долгие годы стала учебником по истории региона.

Умер в Саратове.

Предлагаемый вашему вниманию очерк А. Гераклитова основан строго на архивных документах. Потрясает витиеватый канцелярский язык старых документов, обильно цитируемых автором, но современные чиновники не далеко ушли от своих предшественников.