Коллекционер

Собеседование, если, конечно, так можно было назвать обмен любезностями с заказчиком, длилось не очень долго, по крайней мере, времени оно заняло гораздо меньше, чем оформление недельного пропуска на заводской проходной.

На завод Маришка попала случайно – её как художника порекомендовала своему начальнику приятельница, которая совмещала на этом предприятии работу профорга и крановщицы. Приближалась ежегодная встреча с представителями заводов-поставщиков, и, по замыслу руководства, им нелишне будет знать, что к их продукции относятся трепетно и каждая деталь на счету. Об этом гости должны узнать исключительно из агитационных плакатов, поскольку к беседе с рабочими их нельзя допустить любой ценой. Ведь заводчане по простоте своей душевной мигом сообщат поставщикам, какие говённые детальки те шлёпают, – и эта их прямота может обернуться скандалом. А, как известно, ругань перед банкетом пагубно влияет и на пищеварение, и на подписание выгодных контрактов.

В свете этих событий художнице обрадовались, выписали пропуск, деловито обыскали на проходной, выдали краски-кисточки и оставили наедине с вдохновением в заводском красном уголке.

«Увидишь НЕСУНА – оторви ему яйца!» - рассеянно малевала Маришка. Привычная работа много ума не требовала, и поэтому думала она не о ней, а о Петре Петровиче, к которому присматривалась с самого утра. Присматривалась основательно, как образцовая домохозяйка к куску говяжьей вырезки, словно прикидывая - хороша ли будет в деле, не была ли старою скотинка, а главное – стоит ли хватать уже сейчас или надо ещё повыбирать, потыкать пальцем, поторговаться…

Оказалось, что этот солидный мужчина работает на заводе начальником. Не самым, конечно, главным, но и не маленьким. Под его руководством был целый цех! А ещё был у него трехэтажный коттедж на «Поле чудес», две машины, жена-истеричка и язва двенадцатиперстной кишки в совокупности с язвой желудка. Характер Петр Петрович имел скверный, из-за болезни своей в заводских попойках участвовал крайне редко, и то лишь с вышестоящим начальством. До подчиненных он снисходил только на собраниях и только для того, чтобы лишить какого-нибудь бедолагу долгожданной премии. Рабочие его тихо ненавидели и поэтому с удовольствием перемывали ему косточки. Этой их нелюбовью и воспользовалась Маришка, чтобы узнать, есть ли у этой заслуженной народной сволочи слабое место, чтобы в дальнейшем распорядиться этими знаниями по своему усмотрению.

На разгадку этого «ребуса» был потрачен почти целый день, когда ответ вдруг ворвался в красный уголок в виде взъерошенной ревущей цеховой уборщицы.

- Разбила! Моль буржуйскую у него в кабинете раз-би-и-ла-а-а! – завывала тётя Люба и шумно сморкалась в рукав халата.
А потом её словно прорвало:

- У него энтих насекомых целая стена! Растопырились под стёклами раскоряки проклятые! Нормальные люди-то в рамки мишков на просеке вешают али фотографии какие, а эта сволочь – бабочек! Коллекционер хренов!..

Уборщица продолжала бичевать начальника, но Маришка её уже не слушала. Сердце гулко бумкнуло.
- Вот оно, ключевое слово, – ликовала она в душе, - коллекционер!
«Коллекционер», – повторила она вслух и облизнулась.

Пряча блеск в глазах, снова склонилась над плакатом про яйца. Обдумывая тактику и стратегию покорения Петра Петровича, Маришка не обратила внимания на то, как ушла зарёванная тётка. К реальности её вернул смачный шлепок по филейной части. Развернувшись в каком-то нелепом прыжке, она наугад, но от души влепила грязной кисточкой по роже нахалу.

От неожиданности у того перехватило дыхание, впрочем, вскоре оно вернулось, но какое-то неровное. А дело всё было в объёмистых сиськах. Были они не только большущие, но и какие-то по-семейному уютные. Как раз такие, в которые хочется уткнуться носом и посопеть.
- Извините… - пробурчал мужчина куда-то в сторону, а потом взглянул в глаза художнице.

От её взгляда ему сразу стало не по себе, потому как был тот взгляд пронзителен и ироничен. Такими глазами смотрит мудрая мать на сына, застигнутого во время рукоблудства. На чужого сына.

Мужчина резко развернулся и поспешил к выходу, но потом, словно решившись, обернулся и произнес:
- Я тут водителем работаю. Если надо куда подвезти – обращайся…

- Шофер, значит, – тихо произнесла Маришка и вдруг ляпнула: - Монтёр, шофёр… Эдак и до сантехников докувыркаешься!
Красный мужик выскочил из красного уголка, громко хлопнув дверью.

Если честно, то к сантехникам Маришка относилась очень даже уважительно, особенно когда в квартире засорялся унитаз. Вот только спать с ними почему-то не хотелось. А водитель у неё уже был.

Прошлым летом Марина поругалась с мужем из-за татуировки на лобке – подарка к его дню рождения. Он так и не смог простить ей того, что кто-то, а не он, законный супруг, прикасался к его собственной жене в столь интимном месте. То, что процесс татуирования был болезненным и сама Маринка, обливаясь слезами, терпела его только ради именинника, равно как и то, что мастер делал только то, за что ему платили, ревнивый муж по скудоумию своему так и не понял.

Скандал получился сногсшибательным - с битьём посуды и крушением мебели. Собрав вещи и обозвав на прощанье «конченой потаскухой», муж ушел - как впоследствии оказалось, к своей давней любовнице. А опустошенная Маришка решила утопиться. Разыгравшееся воображение тут же подбросило картину: вот она, вся такая бледная и прекрасная, в итальянском кружевном белье, купленном два дня назад на Покровском рынке за триста рублей, всплывает перед носом черноволосого атлета, рассекающего по Волге на гидроцикле… От жалости к себе Маринка тихонько заскулила и выскользнула из квартиры.
Всю дорогу до моста таксист профессионально молча выслушивал беды захлёбывающейся от слез пассажирки.
- Подождала бы ты до осени, барышня, - наконец сказал он, выключая зажигание.

- Это зачем ещё?! – ощетинилась Маришка, готовясь с пеной у рта отстаивать своё право на реализацию избранного решения.
- Да вода остынет, - просто ответил он. – Жара-то какую неделю стоит? В реке не вода, а парное молоко! Так что готовься, милая, к тому, что всплывешь ты не белая и красивая, а синяя и протухшая. Да ещё и раками местами объеденная. Тебя и на берег-то будет противно вытаскивать. Так что зря ты в свои гипюры заграничные наряжалась, на них никто и внимания не обратит…

Эти подробности были такими жуткими, что Маришка снова разрыдалась, спрятав лицо на плече этого чужого человека. Таксист ее не торопил, деликатно не напоминал о «капающих» деньгах, гладил по голове, говорил какие-то глупости… А потом решительно, по-мужски, утешил её единственным по-настоящему верным способом. Тем самым, к которому всегда прибегают герои, успокаивая только что спасённых ими женщин.

- Хорошая ты баба, только дура, - сказал он на прощанье. – Из-за каких-то бракованных яиц топиться собралась. Да у тебя их ещё хоть сорок дюжин будет. Ты ещё такой омлет замутишь!..

- Сорок дюжин! Это сколько же в перерасчёте будет? – неожиданно для себя заинтересовалась Маришка. Количество получалось впечатляющее.
Утром, основательно позавтракав, она призадумалась о своём дальнейшем житье-бытье. И перед внутренним её взором помимо воли нарисовалась вечерняя набережная. Вот только на дамбе через равные промежутки стояли не фонарные столбы с двумя шаровидными плафонами на каждом, а нечто иное, но силуэтом своим весьма на эти самые фонари похожее. Вот так, колонной по одному, и стояли эти эротические канделябры, зазывно освещая дальнейший путь.

- Вот так тропа! – ошалело подумала Маришка. - Не дойти бы по ней до Пристанской…
С того дня в купленный и приспособленный специально для этих целей ежедневник она стала старательно записывать свои сексуальные победы. Именно победы, поскольку к тем мужикам, которые сами пытались её соблазнить, она относилась с чувством непереносимой гадливости. Таких она посылала сразу, причем весьма бесцеремонно. Прельщал Маришку сам процесс выбора и завоевания. Жертвами её активности становились принципиальные женоненавистники, которые на поверку зачастую оказывались обыкновенными импотентами. А расшевелить импотента – дорогого стоит, сам же процесс иначе как подвигом не назовёшь.

Каждому мужику она присваивала порядковый номер. На страничках рядом с зарисовками с натуры, так сказать, членов записывала метрические данные органа, а также характеристику владельца. Бывало, что имена повторялись, но вот двух представителей одной и той же профессии в Маришкином реестре не встречалось. Она была категорически против повторов.
Иногда, когда становилось очень уж тоскливо, или напротив, слишком даже весело, Маришка перелистывала свои записи, пересчитывая и вспоминая своих одноразовых любовников…

Из воспоминаний её вырвал грянувший из репродукторов заводской гимн, оповещающий о конце очередного рабочего дня. Окинув оценивающим взглядом дорисованный плакат, Маришка проворно закрыла баночки с красками и поспешила прочь из красного уголка, через проходную, туда, где садился в машину избранный ею объект.

- Пётр Петрович! – запыхавшись, проговорила она. – Как коллекционер коллекционеру скажите, вы правда любите бабочек?
Не дожидаясь ответа, она решительно села на соседнее сиденье и, обезоруживающе улыбнувшись опешившему начальнику, доверительно сказала:
- Хотелось бы услышать ваше мнение по поводу одного редкого экземпляра. Я хотела подарить его мужу, но этот плебей не оценил…
Петр Петрович понимающе кивнул и включил зажигание.

ЕВГЕНИЯ ТРОЯНСКАЯ